Зоя Ященко:
Моя родная сестра шестые сутки живёт на территории, где проходит "спецоперация". Живет – это громко сказано, а сейчас нельзя говорить громко, как нельзя зажигать свет. А когда включается сирена воздушной тревоги и надо бежать в бомбоубежище, когда спишь в одежде, когда боишься позвонить друзьям и не услышать ответа, когда до начала комендантского часа остается 10 минут, а дети еще на вокзале, и последний спасительный поезд еще не пришел, когда 82-летняя тётя звонит из подвала дачного поселка под Харьковом и говорит, что наверх больше подниматься нельзя, и продуктов уже не осталось, а твой брат в последний раз выходил на связь позавчера и сказал, что они спустились в подвал хрущевки, но взрывы уже очень близко... то жизнью это назвать сложно, это уже выживание, хождение по мукам. Потому что сердце разрывается не за себя, а за всех сразу, сидящих вот тут рядом с тобой в этом старом бомбоубежище, не открывавшемся со времен Великой Отечественной, оно болит и за ту незнакомую женщину с девочкой, добравшуюся сюда из сожженной Ахтырки, у нее больше нет дома, она больше не может плакать. И за того парня из Киева, уставшего бояться сирен и глядящего невидящим взглядом... Потому что сердце – оно такое. Оно большое. В нём много любви. Той самой любви к ближнему, о которой говорят, говорят... А сегодня ты ее чувствуешь, как никогда. И тебе, оказывается, хочется жить с новой силой, несмотря ни на что. И помочь всем этим случайным попутчикам на дороге войны...
И моя сестра помогает. Всем, кому может.
Пишу всё это и не верю, что это пишу я, что описываемые мною события происходят на самом деле сегодня, 2 марта, в день памяти нашего папы в 21 веке в 22 году.
– Да, – говорят мои друзья, – мы очень сочувствуем, мы тоже против войны, но понимаешь, иначе было нельзя, мы не можем допустить фашизм в соседнем государстве, мы себе этого не простим, это долг перед нашими детьми... И еще в подтверждение своей позиции присылают искусно скроенную теорию диванного историка, толково, опираясь на факты, доказывающего холодным рассудком, почему по-другому сейчас нельзя... Я уже не плачу. Я пытаюсь дышать глубоко и читать отстраненно, учитывая мнение, отличное от моего...
И вот именно теперь я понимаю очевидную вещь, она на поверхности.
Пока мы жили в состоянии мира и говорили о детях, о любимых книгах, сильных спектаклях, хороших песнях, об истории мира, мы всё время забывали задать друг другу самый важный вопрос. Мы не думали, что его нужно задавать, мы считали, что и так все очевидно. А оказалось, об этом нужно было говорить вслух, чтобы не оставалось недомолвок: что же такое ЧЕЛОВЕК? В высшем смысле? Ну вот какими качествами должна обладать сущность, которую мы можем без натяжки называть ЧЕЛОВЕКОМ?
Того, кто ради своих детей дает свое обоснованное согласие убивать чужих, объясняя свою позицию законами эволюции?
Или того, кто сегодня утром открыл свою дверь выжившим после бомбежки и накормил хлебом? И дай им ВСЕМ, Господи, сил дожить до конца этой "cпецоперации". Я очень надеюсь, что найдутся ЛЮДИ, которые остановят эту братоубийственную бойню и эту ложь.
-
Николай Солодников:
Дорогие наши, родные…
Все те, кто вынужден сейчас находиться в подвалах, в метро, в бомбоубежищах Киева и Харькова, Одессы и Днепра, Херсона и Запорожья, других городов Украины.
Все те, кто был вынужден оставить свои дома…
Я, как и миллионы моих соотечественников, думаю о вас каждую минуту. Просто знайте, что вы, ваши старики, ваши дети за эти несколько дней стали для нас самыми близкими людьми на земле.
Вина в том, что происходит – наша, а горе – общее.
Один из самых прекрасных людей в современной России, историк кино Наум Ихильевич Клейман говорил (вспоминая ссылку, в которую его вместе с родителями "навечно" отправила советская власть):
«Они (те, кто репрессировал) думают, что они – «хозяева вечности». Но как же они ошибаются. Эта "вечность" скоро кончится».
Война обязательно кончится.
Пройдут долгие-долгие годы прежде, чем раны затянутся. Но уже вырастут наши дети. И я точно знаю, что они будут умнее, смелее, честнее, лучше нас. Они никогда не допустят того, что допустили их родители.
Мы не смогли сохранить наш Мир. Но они построят новый.
Верю в это. Надеюсь.
И очень вас люблю.